Постнеклассическая психология 2004, № 1
Улановский А.М.
Теория речевых актов
и социальный конструкционизм
|
Улановский Алексей Маркович — аспирант факультета психологии МГУ им. М.В.Ломоносова, кафедра общей психологии. Область научных интересов: гуманитарная методология, качественные методы исследования, психолингвистика, психология текста. Тема диссертационного исследования посвящена феноменологической психологии и качественно-описательной методологии исследования. |
Статья представляет собой обзор некоторых ключевых положений теории речевых актов и той трактовки, которую они получили в конструкционистской психологии. Рассматривается представление о не-описательных, перформативных высказываниях в контексте общей идеи производства, конструирования реальности. Раскрываются основания критики понятия истины, истинных описаний в связи с разработкой прагматического подхода к оценке высказываний. Проводится анализ теорий значения и референции, разработанных в теории речевых актов и лингвистической философии, в связи с конструкционистским представлением о нереферентности ментального языка.
Ключевые слова: теория речевых актов, социальный конструкционизм, описания, перформативы, истинность, значение, референция, ментальный язык.
Теория речевых актов является одной из тех теорий, которые оказали свое влияние на формирование ряда важнейших положений социального конструкционизма. Именно данной теории принадлежит обоснование представлений о конвенциональной, конструктивной, перформативной природе некоторых наших высказываний о реальности. Именно эта теория дала последовательную критику понятия «истинного», указав на ошибочность применения критерия истинности при оценке некоторых наших высказываний. К ней восходит и общее рассмотрение языка как социального действия и социальной практики человека, характеризующее социальный конструкционизм как направление (Burr, 2003).
Исторически теория речевых актов оказала значительное влияние на лингвистику и логику, во многом определив известный переход от исследования простых и изолированных от контекста высказываний к анализу обыденной речи, речевого общения и целостных речевых актов, осуществляемых участниками разговора. Эта теория оказала также влияние на психолингвистику своего времени[1]. В ней была последовательно обоснована необходимость учета при оценке смысла высказывания не только предметной реальности, соответствующей семантике высказывания, но и субъективной (психологической) реальности, субъективного отношения говорящего, определяющего то, как надо воспринимать содержание высказывания (Серль, 1986а, 1986б; Арутюнова, 1976).
Основные положения теории речевых актов были сформулированы Дж.Остином в 50‑е годы XX века и позднее развиты в работах П.Стросона и Дж.Серля. Однако многие из этих положений восходят к поздним сочинениям Л.Витгенштейна и в определенной мере представляют собой развитие его философии языка.
В данном небольшом обзоре мы раскроем некоторые из ключевых представлений этой теории и то, в каком именно виде они нашли свое применение и развитие в конструкционистской психологии. Мы постараемся показать то, каким образом идея наличия в языке не-описательных, перформативных высказываний оказалась связанной с идеей конструирования, идея оценки успешности высказывании — с критикой понятия истины, а прагматический подход к значению и референции — с представлениями о нереферентности ментального языка.
Собственно говоря, именно теории речевых актов принадлежит известный тезис о том, что посредством слов мы не только описываем реальность, но и творим ее. Этот тезис сформулировал Дж.Остин, обративший внимание на некоторые недооцениваемые возможности языка. Остин указал на то, что многие из наших высказываний не столько описывают, сколько производят (конституируют, учреждают) некие условные, конвенциональные положения дел, имеющие определенные последствия для говорящего. Таковы, например, всевозможные договоры, резолюции, обещания, клятвы, объявления войны и т.п.
Дж.Остин назвал данный класс высказываний перформативными (перформативами), дабы отличать их от описательных, или констативных высказываний (констативов). В отличие от последних, перформативы ничего не изображают, не сообщают, не констатируют. Произнося перформативное высказывание, человек скорее совершает нечто, а не сообщает. Говоря «я клянусь», человек ничего не сообщает о себе в связи со своей клятвой, он просто дает клятву. Перформативные высказывания не являются описанием действий субъекта или утверждением о совершении им действия, но само произнесение данных высказываний является осуществлением некоторого акта, или действия (Остин, 1986, 2004). В этом смысле считается, что через перформативы язык реализует функцию, близкую к магической, ритуальной (Арутюнова, 1990).
Как считал Дж.Остин, многие из высказываний, которые долгое время в логике и философии принимались за описательные, не являются сообщениями о фактах и вовсе не предназначаются для описания реальности. Более того, как полагал Остин, многие традиционные философские проблемы были следствием именно этой ошибки: за прямые утверждения о фактах ошибочно принимались такие высказывания, которые замысливались как нечто совсем иное (Остин, 1986).
В социальном конструкционизме идея наличия в нашей обыденной, философской и научной речи не-описательных, перформативных высказываний получила развитие и была переформулирована в гораздо более категоричном виде. К.Герген[2] обосновывает положение, согласно которому перформативен вообще весь язык и наши высказывания о чем бы то ни было. Язык используется говорящими не столько с целью простого изображения или описания какого-либо положения дел, сколько для осуществления неких конвенциональных социально-осмысленных действий в системе отношений, в которые включены говорящие (Gergen, 1997).
Это относится и к нашим психологическим высказываниям, высказываниям о некотором положении дел во «внутреннем мире» человека. К.Герген указывает на то, что таков, например, наш язык эмоций. Используемые нами эмоциональные высказывания являются не столько обозначениями, сколько элементами исполнения, осуществления эмоции. «Говоря «я раздражен», «я люблю тебя» и т.п., мы не пытаемся описать некоторую скрытую область сознания или состояние нейронов. Скорее, мы осуществляем отношение, причем сами эти фразы являются лишь одним из элементов более широких действий, включающих движения конечностей, голосовые интонации, выражения глаз и т.д.» (Джерджен, 2003, с. 44). С этой точки зрения, язык эмоций представляет собой не набор обозначений и категорий, отсылающих нас к ненаблюдаемым характеристикам субъективности или особого рода «эмоциональной сферы», а набор перформативов.
Примечательно и то, что эмоциональные выражения, согласно этой позиции, являются не собственностью отдельного человека, а скорее частью конвенциональных отношений между людьми. В этом смысле они схожи с культурными ритуалами: «Гнев понятен лишь как реакция на определенные действия (например, оскорбление, выражение враждебности). Но после того, как гнев разыгран, другой не может поступать, как ему заблагорассудится; конвенция обязывает его, например, принести извинения, начать оправдываться или тоже разозлиться» (там же). К слову добавим, что, по мнению Гергена, в терминах осуществления социальных отношений, взаимообмена и конвенций можно объяснить не только эмоции, но и когнитивные процессы, установки, «я» и, в целом, сознание.
Социальные конструкционисты проблематизировали саму возможность описаний чего-либо вне определенной перформативной активности, вне социальной практики использования тех или иных описаний. Надо сказать, что уже сам Дж.Остин в более поздних работах посчитал категоричным строгое разведение обоих видов высказываний и склонялся к пониманию констативов как высказываний со скрытой перформативной частью. Иначе говоря, если первоначально предполагалось, что существуют высказывания, которые не являются действиями (констативы), и высказывания, которые являются действиями (перформативы), то позднее Остин стал подчеркивать, что констативы — это также речевые действия (Серль, 2004).
По мнению же К.Гергена, любое описание является частным случаем перформатива. Осуществляя научное описание, объяснение, теоретизирование, мы также совершаем определенного рода перформативную активность, некоторое разыгрывание чего-либо с помощью языка по установленным заранее правилам. Всевозможные описания, объяснения, доказательства и другие виды обыденной и научной деятельности используются нами как своеобразный ход в игре социального взаимодействия и взаимообмена. «Слова сами по себе не описывают мир, но поскольку они функционируют успешно в рамках ритуала, основанного на отношениях, они начинают служить в качестве «описаний» в рамках правил данной игры» (Gergen, 1997, p. 87).
К.Герген критикует изобразительную концепцию языка, согласно которой язык функционирует как карта или картина, изображение мира. Как он отмечает, одним из центральных тезисов конструкционистской метатеории является тезис о немиметичности (неподражательности) языка. Этот тезис подразумевает, что наш язык перформативен и конститутивен и он используется сообществами собеседников в целях осуществления определенного рода отношений, в том числе и для локального утверждения реального и правильного (Джерджен, 2003). Применительно к проблеме научного описания это означает, что оно может рассматриваться в качестве картины или зеркала только в рамках отдельной игры или процедуры, в которой мы наделяем его данной функцией (Gergen, 1997).
Одним из важных следствий теории речевых актов стало признание границ применимости понятия истинности для оценки высказываний. Как показал анализ Дж.Остина, понятие истины вообще не применимо по отношению к перформативным высказываниям. Они не являются утверждением о каких-либо фактах, а потому и не могут быть в научном смысле «истинными» или «ложными» (Остин, 1986, 2004). Как и любое другое человеческое действие или поступок, перформатив может быть успешным (удачным, эффективным) или неуспешным, но никак не истинным или ложным. Так, нечестный или нелегитимный договор — это скорее недействительный, неэффективный, «неудавшийся» договор, нежели ложный или неистинный.
Успешные перформативные выражения — это выражения, приведшие к желаемому эффекту. При этом, успешность перформатива зависит от ряда условий, названных Остином «условиями удачи». Такими условиями являются, в частности, наличие конвенциональной процедуры, своеобразных правил игры, по которым производится высказывание (обещание, клятва, завещание и т.д.), а также соблюдение этих правил говорящими. Среди других условий успешности важным является также наличие у говорящего мыслей, чувств и подлинных намерений совершить соответствующие поступки (условие искренности). Отсутствие сооветствующих мыслей, чувств, намерений означает не то, что мы имеем дело с «неистинным» описанием событий внутренней жизни, а то, что здесь налицо недействительные речевые действия (Остин, 1986). Таким образом, в зависимости от типа перформативных неудач, неуспешные высказывания могут трактоваться также как недействительные, неправомочные, ошибочные, неискренние и т.д.
В общем, теория речевых актов показала неоправданность рассмотрения истины как универсального параметра, характеризующего любые высказывания. Эта теория подвергла критике то «всеобщее помешательство», которое долгое время было связано с представлением, будто бы высказывания бывают либо истинными, либо ложными (Остин, 2004). Как указывает Дж.Остин, «под тем, что мы называем «истина», по сути дела скрывается не только простое качество или отношение и не только что-то одно, а целая область самых разных оценок» (там же, с. 34).
Данные положения также нашли свое отражение в конструкционистской критике, одно из принципиальных мест которой занимает как раз критика понятия «истины» (истинных психологических описаний, теорий, концепций). Как подчеркивает К.Герген, «не может быть трансцендентально привилегированных описаний того, что мы считаем существующим. Нет никакой специфической конфигурации слов или выражений, которые единственно подходят к тому, что мы называем миром, располагающимся «там» либо «здесь»» (Джерджен, 2003, с. 77).
Представление о возможности «истинных» описаний некоей внеязыковой реальности основана все на той же изобразительной, или корреспондентной концепции языка, в которой язык трактуется как средство перевозки, переноса истины. Критикуя эту концепцию, Герген отмечает, что в конструкционизме изобразительная правильность высказываний не ставится во главу угла, высказывания не оцениваются по неким абстрактным и идеализованным стандартам соответствия (Gergen, 1997).
Социальный конструкционизм отдает предпочтение практической ценности языка. Соответственно, с прагматической точки зрения оцениваются наши всевозможные психологические описания[3]. «Те или иные описания личности принимаются не потому, что они «истинны», а скорее потому, что как осмысленные интерпретации они предлагают значимые варианты деятельности» (Джерджен, 2003, с. 59). С этой точки зрения, спрашивать нужно не о том, правильно ли или нет мы изображаем «психологическую реальность», соответствуют ли ей данный способ использования слов (терминов, высказываний), а о том, что мы выигрываем от такого их использования. В самом общем виде, конструкционизм подталкивает к вопросу: что мы выигрываем или теряем от нашего способа жизни, который следует из того или иного взгляда? (Gergen, 1997).
Прагматический подход к анализу высказываний, который характеризует и теорию речевых актов, и теорию языка, разработанную в социальном конструкционизме, имеет своей основой философию языка Л.Витгенштейна. Именно с влиянием его поздних работ связывается переход в науках о языке от анализа преимущественно семантики слов и предложений, к анализу прагматики употребления высказываний; от выяснения того, что стоит за словами и высказываниями, к прояснению того, как и зачем (с какими коммуникативными намерениями и установками) мы их используем.
Как известно, Витгенштейн полагал, что значения слов следует выводить не из внеположной им реальности, а из способов их употребления говорящими, из тех языковых игр, в которые играют этими словами (такой «игрой» является, например, использование того или иного термина в том или ином научном подходе). Понять значение слова — значит понять способ его применения. Потому, к примеру, если мы хотим раскрыть значение понятия «представление», нам следует спрашивать не о том, что такое представления или же что происходит, когда человек что-то представляет, а о том, как употребляется слово «представление» (Витгенштейн, 1994). Л.Витгенштейну также принадлежит известный тезис, согласно которому слово получает свое значение лишь в контексте предложения, лишь в отношениях с другими словами.
Развивая эти положения, К.Герген указывает на то, что использование слова в той или иной игре зависит от использования игры в рамках более широких коммуникативных, культурных систем (или паттернов). Потому слова получают свое значение в зависимости от способа, которым они функционирует внутри человеческих систем отношений (Gergen, 1997). Иначе говоря, «поскольку «то, что существует», не предъявляет никаких требований к нашему языку, слова получают свое значение при использовании в человеческих отношениях. В этом смысле высказывания подобны улыбкам, рукопожатиям и объятиям; они представляют собой формы действия, обретающие свое значение в человеческой координации» (Джерджен, 2003, с. 78).
Теория речевых актов внесла важный вклад в разработку проблемы референции, проблемы отношения наших слов и высказываний к реальности. Референтность традиционно связывается в философии, логике, лингвистике с принципом предметности и предпосылкой существования того, что называется или говорится. Так, утверждая, что-либо о душе, сознании, личности, аттитюдах и т.д., мы полагаем существующими соответствующие предметы высказывания, даже если приписываем им совершенно неочевидные предикаты.
Теория речевых актов способствовала прагматизации взглядов на проблему референции. П.Стросоном была показана связь референции с намерениями говорящего и со способами употребления высказываний в различных коммуникативных ситуациях (Strawson, 1963). К слову скажем, что исходя из общих положений теории, перформативные высказывания, о которых мы говорили выше, не имеют соответствия с какой бы то ни было предметной реальностью. Как мы отмечали, в этом состоит их специфика как класса высказываний: они ничего не называют, не изображают и не репрезентируют. В строгом смысле, перфомативы автореферентны — они указывают на ими самими выполняемое действие (Арутюнова, 1990).
В социальном конструкционизме тенденция к прагматизации теории референции приняла свой окончательный и весьма радикализованный вид. По мнению К.Гергена, использовать ментальный язык референциально — значит нагружать его необоснованными, сбивающими с толку следствиями (Gergen, 1997). Конструкционистская критика направлена именно на то, чтобы выбить почву из-под тех психологических теорий, которые безапелляционно полагают существующими референты используемого в них ментального языка.
К.Герген говорит о референции как социальном ритуале, а о референциальной практике (к примеру, практике отсылки к некоей «психологической реальности») — как социально-исторически обусловленной. Все это означает отказ от взгляда на ментальный язык как на референциальный указатель неких внутренних положений дел и рассмотрение его как значимой социальной функции, как составляющей черты социальных отношений (Gergen, 1997). В своем крайнем варианте конструкционистская точка зрения допускает возможность разработки такого теоретического способа понимания психических процессов, «в котором ментальные предикаты функционируют нереференциально, а основной точкой опоры при объяснении служат социальные процессы» (там же, с. 66).
Этот крайний вариант конструкционизма был реализован, в частности, у Р.Харре. В соответствии с его взглядами, вообще не существует никакой особой ментальной, психологической реальности или специфических ментальных структур, выступающих в качестве референтов для нашего психологического языка (Harre, 1989). Единственной человеческой реальностью (помимо физической и физиологической), согласно Харре, является реальность разговора[4], социального взаимообмена, символически опосредованного взаимодействия между людьми. Элементами этой реальности разговора или разговорной практики являются как раз речевые акты — некие встречные социальные действия, связывающие индивидов между собой. Анализ речевых актов и призван, по мнению Харре, прояснить то, что мы привыкли называть «психологическими феноменами».
Обращение к ряду влиятельных теорий, созданных в ХХ веке в различных смежных с психологией дисциплинах (в социологии, лингвистике, культурологии, социальной антропологии и т.д.) представляется нам сегодня перспективной задачей по целому ряду причин. Прежде всего, такое обращение позволяет понять истоки возникновения некоторых важных оригинальных идей, подходов и методов, получивших свое распространение в психологии и других гуманитарных науках. Такое обращение позволяет оценить роль и влияние, которое теории смежных дисциплин оказали на психологию и которое они могли бы оказать, будучи осознанными ею в полной мере. Такое обращение, пользуясь словами конструкционистов, могло бы способствовать расширению и обогащению дискурсивных ресурсов психологии, обновлению некоторых психологических идей и большей рефлексии ею собственных оснований.
Так или иначе, но знание некоторых влиятельных не-психологических теорий прошедшего столетия становится просто необходимым при анализе таких современных психологических направлений как социальный конструкционизм, дискурсивная психология, нарративная психология, диалогическое «я» и т.д.
Анализ теории речевых актов позволяет лучше понять контекст возникновения некоторых идей, которые используются сегодня в социальном конструкционизме. Обобщая данный обзор, заметим, что развитие положений этой теории в конструкционизме происходило как в плане расширения сферы их прямого назначения (логико-семантический анализ высказывания, теория значения и референции и т.п.), так и в плане их большей радикализации. Добавим здесь, что сегодня теория речевых актов последними работами одного из ее лидеров Дж.Серля была также преобразована в целую философскую концепцию сознания (Серл, 2002) — правда, все это имеет уже мало отношения к исходной теории. Что касается судьбы теории речевых актов, то многие из ее понятий прочно вошли в обиход философской, лингвистической и логической речи. Среди них: само понятие речевого акта, понятие перформатива, понятие иллокутивной силы высказывания, коммуникативной интенции и т.д.
1. Арутюнова Н.Д. Предложение и его смысл. — М.: Наука, 1976.
2. Арутюнова Н.Д. Перформатив // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990. С. 372–373.
3. Витгенштейн Л. Философские работы (Часть 1). — М.: Гнозис, 1994.
4. Джерджен К.Дж. Социальный конструкционизм: знание и практика. — Минск: БГУ, 2003.
5. Остин Дж.Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. Сборник / Общ. ред. Б.Ю.Городецкого. — М.: Прогресс, 1986. С. 22–129.
6. Остин Дж.Л. Перформативы — констативы // Философия языка / Ред.-сост. Дж.Серл. — М., 2004. С. 23–34.
7. Серль Дж.Р. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. Сборник / Общ. ред. Б.Ю.Городецкого. — М.: Прогресс, 1986а. С. 151–169.
8. Серль Дж.Р. Классификация иллокутивных актов // Новое в зарубежной лингвистике: Вып. 17. Теория речевых актов. Сборник / Общ. ред. Б.Ю.Городецкого. — М.: Прогресс, 1986б. С. 170–194.
9. Серл Дж.Р. Открывая сознание заново. — М., 2002.
10. Серл Дж.Р. Введение // Философия языка / Ред.-сост. Дж.Серл. — М., 2004. С. 6–22.
11. Харре Р. Метафизика и методология: некоторые рекомендации для социально-психологического исследования // Социальная психология: саморефлексия маргинальности. Хрестоматия / Ред.-сост. Е.В.Якимова. — М.: ИНИОН РАН, 1995. C. 74–93.
12. Burr V. Social Constructionism. — London: Psychology Press, 2003.
13. Gergen K.J. Realities and relationships: soundings in social construction. — Cambridge (MA): Harvard University Press, 1997.
14. Harre R. Metaphysics and methodology: Some prescriptions for social psychological research // European journal of social psychology. 1989. Vol. 19. N 5. P. 439–453.
15. Strawson P.F. On referring // Philosophy and ordinary language / Ed. by Ch.E.Caton. Urbana, 1963.
[1] Отметим при этом, что, в силу различий в интересах, теория речевых актов исторически мало чем пересекалась с теорией речевой деятельности, разрабатываемой в отечественной психолингвистике (А.А.Леонтьев, И.А.Зимняя и др.). Вместе с тем, обе эти теории имеют определенное сходство — в их общем стремлении к синтезу теории действий и теории речи, в трактовке высказывания как эквивалента действия и в некоторых частных представлениях, к примеру, о смысле речевого высказывания.
[2] В опубликованных до настоящего времени русскоязычных переводах К.Гергена закрепилось неверное написание его фамилии: «Джерджен» (см., к примеру: Джерджен, 2003). В данной статье мы придерживаемся оригинальной транскрипции, которая используется самими носителями языка.
[3] К слову скажем, что конструкционизм, по словам К.Гергена, не связывает себя с инструменталистской концепцией прагматики и, в целом, с прагматической традицией (Джерджен, 2003).
[4] В имеющемся русскоязычном переводе данной статьи Р.Харре (1995), ключевое для него понятие «conversation» (с англ.: разговор, беседа) было переведено «калькой» — «конверсация», что следует признать не просто неудачным переводческим решением, но решением, в некотором роде обессмысливающим саму концепцию и отрицающим ее философские предпосылки. Начиная с философии языка, герменевтики, диалогической традиции, обиходное по своему значению понятие разговора используется именно для того, чтобы подчеркнуть принципиальную прозаичность, обыденность, приземленность процесса общения. В ряде случаев оно намеренно употребляется для замены стилистически-возвышенного понятия диалог (имеющего греческое происхождение, что придает ему определенную коннотацию). В немецкой литературе для данного различения используются слова «Gesprach» (имеющее родной, немецкий корень) и «Dialog»; в английском — «conversation» и «dialogue».
В связи с этим, стремление сделать более наукообразным и максимально непроницаемым для понимания слово «conversation» через перевод «конверсация» противоречит исходному стремлению использовать максимально простое и общеупотребительное понятие. Это же относится и к понятиям «конверсационная практика», «конверсационная онтология», «конверсационная психология», «конверсационный анализ». Во всех этих случаях более точным и удачным, на наш взгляд, является перевод, соответственно: разговорная практика, онтология разговора, психология разговора, разговорный анализ (по аналогии с закрепившимся уже понятием дискурсивного анализа).